ЛАКАН (LACAN) ЖАК

(1901-1981) -франц. теоретик и практик психоанализа. Практикующий врач, с 1953 проф. в психиатрическом госпитале Сент-Анн, преподаватель в Практической школе высшего образования (с 1963), руководитель психоаналитической серии в издательстве *Seuil*. Основанная и возглавлявшаяся им Парижская школа фрейдизма (1964-80) ставила своей целью *возврат к Фрейду*. Л. использовал мысль Фрейда об особом значении языка для характеристики бессознательного и его продуктов, уточняя и расширяя эту мысль в связи с новым опытом структурной лингвистики и с практикой литературного авангарда. Взгляды Л. претерпели значительную эволюцию. В 30-40-е он находился под влиянием экзистенциалистско-феноменологической традиции, а также франц. неогегельянства. Основные понятия в его работах этого периода *образ*, *воображаемое*, *субъект*, *историчность*. В 50-60-е главной проблемой в творчестве Л. становится роль языка и символа в структуре бессознательного. Хотя некоторые работы свидетельствуют о наличии у Л. также и других интересов, его имя традиционно связывается с концепцией *структурного психоанализа*. В этой концепции можно выделить несколько программных тезисов, представленных прежде всего в таких сочинениях, как *Функция и поле речи и языка в психоанализе* (1953) и *Тексты* (1966). Все человеческие желания вписываются в уже существующий символический порядок, главной формой которого является язык. Чистое доязыковое бессознательное нам не дано: судить о нем можно только на основе рассказа пациента о своих снах и желаниях, с одной стороны, и анализа речи пациента врачом с другой. Знаменитый тезис Л. гласит: *бессознательное структурировано как язык*. Бессознательное, по Л., это речь *Другого*. Понятие *Другой* многозначно: первичный *Другой* отец. *Отец* или *Имя Отца* ассоциируется у ребенка с законом и порядком; *Другой* это также место культуры, в котором распутываются все *приключения индивидуальных желаний*. Вечно ускользающий объект желания Л. называет *объектом а*, где *а* первая буква франц. слова *autre* (другой). На место фрейдовской триады *Оно Я Сверх-Я* у Л. выступает триада *реальное* *воображаемое* *символическое*. *Символическое* это структурирующая сила, господствующая и над *реальным*, и над *воображаемым*. *Реальное* Л. считает одновременно и неизгладимым и невозможным; это хаос, недоступный именованию. *Воображаемое* это индивидуальная вариация символического порядка, построенная на иллюзорном стремлении к единству. *Символическое* объективно и материально представлено в *означающем*. *Означающее* материальные формы языка безусловно главенствует над *означаемым*, т.е. над смыслами или референтами. Цепочки *означающих* очерчивают человеческую судьбу. Связкой в отношениях между *означающим*, а также между *реальным*, *воображаемым* и *символическим* в концепции Л. выступает *децентрированный субъект*. В отличие от классического рационализма декартовского типа, Л. провозглашал нетождественность мысли и существования, их опосредованность языком. Л. отвергал как интуицию, которая носит надъязыковый характер, так и имеющие доязыковую природу инстинкты. Бессознательное, по Л., вписано в культуру и до известной степени рационализировано. В отличие от амер. *эго-психологов*, Л. не стремился адаптировать больного к социальному окружению; его целью была языковая проработка душевного опыта, прорыв от *пустой* речи к *полной*, т.е. подключение индивида к символическому порядку, достижение его открытости языковым формам, посредством которых нечто внутри субъекта вообще может быть обозначено. Все творчество Л. отмечено *неразрешимостью* его основной задачи помыслить бессознательное как язык. Для ее решения Л. использовал приемы структурной лингвистики, антропологии, топологии, математики. Однако более адекватными объекту оказались не лингвистические или математические понятия, а усложненные, *сюрреалистические* обороты, характерные для стиля работ Л., перенасыщенных каламбурами, игрой слов. Строя свои тексты на основе тех же самых смещений (метонимий) и сгущений (метафор) элементов, которые имеют место внутри бессознательного, Л. не только подражал работе *языкового* бессознательного, но и выносил на общее обозрение важный слой мыслительной работы, труднодостижимый уровень функционирования человеческой психики. Полученный результат нельзя было назвать строго *научным*, что понимал и сам Л. Он видел условие объективности познания бессознательного в бесконечно далекой от осуществления формализации таких областей человеческого опыта, как межсубъектные взаимодействия и внутреннее время (темпоральность) субъекта. Подход Л. к бессознательному это прежде всего культурное, а не практико-терапевтическое явление, и к этому сводится один из главных упреков Л. со стороны его коллег-психоаналитиков. Он считал, что *структурный психоанализ* нельзя назвать лечением в прямом смысле слова, т.к. его целью может быть не выздоровление, не избавление от страданий (ибо они неотъемлемы от человеческой жизни), но лишь языковая проработка словесных, дискурсивных обнаружений человеческой судьбы. Среди наиболее известных последователей Л.-Ж. Лапланш, Ж.-Б. Понталис, С. Леклер, М.Маннони и др. В настоящее время существует несколько активно работающих лакановских школ. Н. С. Автономова Диссертация Л., посвященная феноменологическому анализу параноидальной идентификации (1932), вызвала интерес не только в профессиональной среде, но и в художественной критике, в том числе у сюрреалистов. С некоторыми из них (Мишелем Лейрисом, Полем Элюаром, Сальвадором Дали) у Л. устанавливаются тесные личные отношения, отличительной чертой которых было взаимовлияние. С 1932 по 1938 Л. проходит психоанализ у своего будущего теоретического оппонента, основателя *Эго-психологии* Р. Левенштейна. Вместе со многими другими франц. интеллектуалами (Клоссовски, Батаем, Мерло-Понти, Ароном, Э. Вайлем) Л. слушает лекции Кожева о Гегеле. В 1936 на XIV Всемирном психоаналитическом конгрессе в Мариенбаде Л. выдвигает гипотезу о существовании особой психической фазы, имеющей принципиальное значение для становления *Я*. Л. называет ее *стадией зеркала*, или *зеркальной стадией* и относит к периоду между шестым и восемнадцатым месяцами жизни младенца. Человеческий детеныш, в отличие от детенышей других высших млекопитающих, появляется на свет *преждевременно*. Физиологическая недоразвитость *недостаточность* делает невозможным его самостоятельное выживание, обусловливает полнейшую зависимость от действий других людей. Поскольку потребности младенца могут удовлетворяться только другими, сама фигура Другого оказывается чрезвычайно нагруженной в ценностном отношении. Постепенное совершенствование координации движений, возрастание телесного контроля приводят к *собиранию* разрозненных и не связанных друг с другом частей в воображаемое единство. Обретение собственного тела как целостности достигается в опыте нарциссической идентификации ребенка с неким находящимся вне его образом (образом другого человека или отражением самого ребенка в зеркале). В стремлении человеческого субъекта к единению, идентификации с другим раскрывается воображаемый характер человеческого самообретения. Последовательность накладывающихся друг на друга идентификаций формирует одно из *я* субъекта, а именно его нарциссическое Я или *moi* Отсюда парадоксальное и многозначное выражение Л.: *Я это Другой*. Однако выход из тупика воображаемых идентификаций дает только язык, гарантирующий статус субъекта *je* второму *я* человека. Кроме того, благодаря символической репрезентации в языке компенсируется невозможность реального слияния с Другим, переживаемая как *потеря*, *отсутствие* Другого, и таким образом создаются условия для психического отделения Я от Другого. Во время оккупации Франции Л. ничего не публикует, ограничиваясь частной терапевтической практикой и помощью молодым психоаналитикам. После войны Л. резко интенсифицирует свою деятельность и вскоре становится одной из ведущих фигур французского психоанализа. Введенная им практики сверхкоротких сеансов вызвала множество споров в психоаналитической среде. Неконвенциональность работы Л. влечет за собой исключение его из членов Французского психоаналитического общества. Однако семинары Л., несмотря на эзотеричность стиля, пользуются чрезвычайно большой популярностью. На становление концепции Л. оказали существенное влияние идеи Хайдеггера, Гегеля и Канта, усвоенные Л. благодаря посредничеству мысли французского модерна (Х.Корбен, Койре, Кожев, Батай, Лейрис). В частности, чтением Гегеля инспирирована лакановская теория *желания* (desir), которая, наряду с концепцией удовольствия (jouissance) создается Л. как развитие и уточнение фрейдовского понятия сексуальности. Желание индивида есть, в сущности, желание Другого. Оно всегда несет в себе собственное отчуждение и становится продуктивным только в ходе своего осуществления. Фундаментальный момент структуры Желания соперничество. Соперничество равным образом конститутивно и для формирования Я. Осмысляя гегелевскую диалектику господства и рабства, Л. вводит различение между двумя типами Желания Begehren и Begierde (по-французски оба термина передаются как desir). Это необходимо для истолкования ситуаций и процессов, в которых формирование самосознания не завершено. Именно такую ситуацию представляет асиметричное отношение господина и раба: раб, обрабатывая вещь, понимает на опыте, что вещь есть самостоятельно существующее Другое, что в ней всегда имеется неразложимый материальный остаток; господин же вступает в отношение с вещью только посредством раба, удовлетворяя в ходе этого отношения свое Желание (Begierde), но никогда не достигая полноты самосознания. Эта ситуация, по Л., лежит в основе всякого интерсубъективного психического отношения. Человеческое бытие всегда и неизбежно отчуждено, оно изначально неотделимо от бытия Другого. *Реальность человеческого в бытии Другого*. Развивая этот гегелевский тезис в знаменитом трактате о *зеркальной стадии*, Л. показывает, что *Я-идентичность* представляет собой в известной мере *безумное* образование: индивидуальная идентичность всегда опосредована Другим, зависит от него и, следовательно, постоянно испытывает угрозу со стороны Другого. Формирование идентичности находится поэтому под знаком *летального фактора* и, соответственно, состояния *разобранности*, *распадения*. Образование Я происходит в поле напряжения между отраженным, зеркальным Я (moi) и тем страдающим от психического бессилия Я, которое постоянно пребывает под угрозой упразднения (je). Неустранимость *летального фактора* не означает, тем не менее, его полного господства. В отличие от Фрейда, подчеркивающего этот момент негативности в концепции *Оно* (Es), Л. настаивает на том, что данная негативность заключает в себе присутствие. Субъект для того, чтобы удержать собственное присутствие, должен подчинить себя закону негативности (в психоаналитических терминах, закону кастрации). В этом контексте Л. обращается к Канту: именно Кант сделал отправным пунктом философствования утрату человеком предзаданного порядка и стал исходить из опыта разорванности современного субъекта. Центральное значение для Л. имеет кантовское учение о категорическом императиве как основном моральном законе. В противовес Канту Л. подчеркивает невозможность для субъекта удовлетворительным образом следовать закону и, соответственно, достичь гармонии в отношении к последнему. Демонстрируя то, как моральный ригоризм может оборачиваться своей противоположностью (когда закон становится объектом Желания), Л. прочитывает Канта сквозь призму де Сада. Закон, как выясняется в ходе такого чтения, может выступать предпосылкой удовольствия от причинения зла. Императив *желания*, выдвигаемый Л. в противовес императиву долга, постулирует сублимирование объекта в вещь (chose) и тем самым задает объекту границы. Кроме того, Л. фиксирует различие в отношении к закону, обусловленное половыми различиями. В этой связи Л. развивает фрейдовскую концепцию *эдипова комплекса*, служившую основателю психоанализа моделью для описания процесса формирования половых различий. Формирование пола (Geschlechtswerdung) носило у Фрейда конфликтный характер и подчинялось универсальному закону, выражающемуся в запрете на инцест. Репрезентантом закона выступал отец, в мужском случае вводящий запрет на сексуальную близость с матерью, а в женском случае запрещающий любовную связь отца с дочерью. Л. переосмысляет данный закон, опираясь на достижения структурализма, прежде всего на исследования Леви-Строса (*Элементарные структуры родства*). Так же, как для Леви-Строса обмен и взаимность лежат в основании и культуры, и природы, так и для Л. обмен есть символический принцип, регулирующий психические отношения субъектов друг к другу. *Эдипов комплекс* теряет тем самым универсальность; на первый план выходит имагинативный закон полового обмена закон половой дифференции. Психическая реальность определена, по Л., тремя порядками: *символическим*, *имагинативным* и *реальным*. Взаимопереплетение этих трех порядков имеет своим следствием то обстоятельство, что *символическое* не может быть схвачено чисто структуралисткими методами; даже язык сфера символического par exellance взятый как психическая структура, не сводится к знаковым отношениям, но включает в свою сферу *реальное*, а именно негативность бессознательного. Отсюда лакановский пересмотр положений структурной лингвистики. Во введенном Ф. де Соссюром понятии сигнификанта (означающего) Л. выделяет его звуковой, материально содержательный аспект. Сигнификант, будучи определенным законами метафоры и метонимии (аналог *смещению* и *сгущению* у Фрейда), выступает символом отсутствия; язык, таким образом, важен для Л. не в его коммуникативной функции, а как указатель на бессознательное. Выдвигая свой знаменитый тезис *бессознательное структурировано как язык*, Л. имеет в виду язык не как средство общения, а как некое особое измерение или среду, в которой может состояться встреча субъектов друг с другом и которая делает возможным их существование как наделенных речью и полом существ. В лакановской теории языка бессознательное, не без влияния Хайдеггера, онтологизируется. Но если у Хайдеггера человек интерпретирируется в фундаментально-онтологическом ключе, то у Л. в дискурсивном. Определенность человека как существа, наделенного речью, желанием и полом, заключена в отсутствии, в смерти. В поздний период Л. еще более радикально шел по пути онтологизации психического: проблематика языка полностью исчезла, уступив место топологии. Эдит Зайферт (Берлин) Функция и поле речи и языка в психоанализе. М., 1995; Инстанция буквы в бессознательном, или судьба разума после Фрейда. М., 1997; Ecrits. P., 1966; Le seminaire de Jacques Lacan. P., 1973-1986. P.Aulagnier-Spairani et al. Le desir et la perversion. P., 1967; J.-L. Nancy/ P. Lacoue-Labarthe. Le titre de la lettre. P., 1973; A.Juranville. Lacan et la philosophie P., 1984; J.-A.Miller. Another Lacan // Lacan Study Notes I, 1984, №3; E.Ragland-Sullivan. Jacques Lacan and the Philosophy of the Psychoanalysis, L., Canberra, 1986; 5. Schneiderman. Jacques Lacan: The Death of Intellectual Hero. Cambridge, Mass., 1983; S. Turkle. Psychoanalytic Politics: The French Freudian Revolution. N.Y., 1978; A. Wilden. The Language of the Self. Baltimore, 1968.